Наши первые статьи

(Почти реферат по М.М.Бахтину)

…Аристотель в свое время оставил мысль: «Из всех живых существ только человеку свойствен смех». Если от Аристотеля вплоть до Ф.Рабле смех рассматривали как дар божественный, как высшую духовную привилегию человека и как целительную силу, то позднее, после Ф.Рабле, смех стали считать частным явлением, которое не может претендовать на глобальное осмысление жизни. Посерьезневшие люди стали забывать и Гомера, воспевшего неистребимый и вечный смех богов, и смеховую культуру римских сатурналий, триумфов и похорон знатных лиц. Да, похороны в Древности отнюдь не были скорбным занятием. Потому что это только сейчас люди очень серьезно и скорбно провожают умерших куда-то в «никуда», а в Древности четко понимали, куда уходят души и как их нужно провожать.

«…Вся богатейшая народная культура смеха в средние века жила и развивалась вне официальной сферы высокой идеологии и литературы. Но именно благодаря этому внеофициальному своему существованию культура смеха отличалась исключительным радикализмом, свободой и беспощадной трезвостью. Средневековье, не допустив смех ни в одну из официальных областей жизни и идеологии, предоставило ему зато исключительные привилегии на вольность и безнаказанность вне этих областей: на площади, во время праздников, в рекреативной праздничной литературе. И средневековый смех сумел широко и глубоко использовать эти привилегии…» (М.Бахтин)

Не надо думать, что Франсуа Рабле – это единичное явление, наоборот, напоминаем еще раз, как мы уже говорили, это было мощной традицией, на вершине которой выделялись такие великаны, как Рабле и Боккаччо, Сервантес и Шекспир. Это лишь в данном случае мы рассматриваем живую культуру, близкую естеству, на примере одного лишь очень характерного писателя и мудреца Франсуа Рабле.

«…Смех в средние века находился за порогом всех официальных сфер идеологии и всех официальных, строгих форм жизни и общения. Смех был вытеснен из церковного культа, феодально-государственного чина, общественного этикета и из всех жанров высокой идеологии. Для официальной средневековой культуры характерна односторонняя серьезность тона. Самое содержание средневековой идеологии с ее аскетизмом, мрачным провиденциализмом, с ведущей ролью в ней таких категорий, как грех, искупление, страдание, и самый характер освященного этой идеологией феодального строя с его формами крайнего угнетения и устрашения, – определили эту исключительную односторонность тона, его леденящую окаменелую серьезность. Серьезность утверждалась как единственная форма для выражения истины, добра и вообще всего существенного, значительного и важного. Страх, благоговение, смирение и т.п. – таковы были тона и оттенки этой серьезности…» (М.Бахтин)

Перелом в сторону серьезности наступает только с техническим переворотом в социальной жизни и сознании, вместе с идеологией т.н. «просветительства» механического, упрощенного толка. Оказалось, техника – это серьезно. «Человек-машина» – тоже! Техника не смеется. Мертвая техника неподвластна живому смеху. Но смеховая культура существовала не как оппозиция официальности, а «как вторая природа человека», как проявление «живости», «естества», без чего вообще невозможно человеческое и невозможна жизнь. Именно поэтому обаяние смеховой культуры проникало даже в раннюю церковную и светскую иерархию официальности. Как пишет М.Бахтин, «древняя традиция разрешала в пасхальные дни смех и вольные шутки даже в церкви». И только позднее, по мере укрепления серьезного официоза, смех из светской и церковной жизни стали вытеснять в «быт» и «на площадь». Если официальная серьезность людям ничего хорошего и привлекательного не сулила, то празднично-смеховая культура живого естества отличалась тем, что в ней оживала, по словам М.Бахтина, «…связь со сменой времен года, с солнечными и лунными фазами, со смертью и обновлением растительности, со сменою земледельческих циклов. В этой смене положительно акцентировался момент нового, наступающего, обновляющегося. И этот момент приобретал значение более широкое и более глубокое: в него вкладывались народные чаяния лучшего будущего, более справедливого социально-экономического строя, новой правды. Народно-смеховая сторона праздника в известной мере разыгрывала это лучшее будущее всеобщего материального изобилия, равенства, свободы, подобно тому как римские сатурналии разыгрывали возврат золотого сатурнова века…».

И обратите внимание на такую важную мысль (выделяем специально):

«…Средневековый праздник становился как бы двуликим Янусом: если официальное церковное лицо его было повернуто в прошлое и служило освящением и санкцией существующего строя, то народно-площадное смеющееся лицо его глядело в будущее и смеялось на похоронах прошлого и настоящего. Оно противопоставляло себя охранительной неподвижности, «вневременности», неотменности установленного строя и мировоззрения, оно подчеркивало именно момент смены и обновления, притом и в социально-историческом плане…Время играет и смеется. Это – играющий мальчик Гераклита, которому принадлежит высшая власть во вселенной («ребенку принадлежит господство»). Акцент лежит всегда на будущем, утопический облик которого всегда присутствует в ритуалах и образах народного праздничного смеха…» (М.Бахтин).

Подводя итог, мы теперь можем сказать, что вплоть до XVI века еще ощутимо господствовала в жизни дух естества. Природа занимала в жизни людей ведущее место. Люди еще не стали «винтиками» технократической цивилизации, потому что техника тогда еще не встала на промышленные рельсы стандартов и штампов. Та атмосфера современной цивилизации, какую мы имеем сегодня, атмосфера «нового времени», зародилась вместе с промышленностью и идеологией «человека-машины», пришедшими как апофеоз темных веков раздора и войн, физической и интеллектуальной деградации в такой степени, что почти перестали говорить об «эволюции человека» и стали говорить исключительно о «научно-техническом прогрессе». Одним словом, новое время стало временем господства искусства и всего искусственного, вместо утрачиваемого естества.

Искусство и система отвлеченных понятий не только увели людей от их материально-телесного, природного, но в значительной степени способствовали отрыву сознания от естества, даже собственного тела. Люди все больше и больше переставали чувствовать процессы, происходящие в их организме. Именно в новое время, в дополнение к техническому прогрессу, люди становились жертвами все новых и новых заболеваний, число которых перевалило на сегодня уже за несколько тысяч. Никогда прежде, будучи в основном на лоне Природы, люди не имели столько болезней. Ведь даже маленькие дети знают, что болезнь – это «ненормально»! Если все больше болезней и масштабы заболеваний, значит, люди находятся в «ненормальной среде» и живут «ненормально»! Такова плата за «прогресс», который еще можно увидеть и сегодня. Серьезная статистика говорит, как сообщили недавно в новостях СМИ, что ежегодно в нашей стране только в автокатастрофах погибает больше людей, чем за все годы войны в Афганистане. И это только один пример на фоне стремительного сокращения численности населения страны. От различных заболеваний умирает не меньше…

Но не могут современные люди увидеть то, ЧТО они утратили только за последнее тысячелетие. Потому что «глаза» не те и сравнивать не с чем. Иначе увидели бы, что современный «технический рай» - это, если сказать образно, пустыня или убогость тюремной камеры вместо райского сада. Если родиться в пустыне и никогда не видеть сада, то для такого все описания цветущего и плодоносящего сада выглядят нереальными картинками и не являются предметом непосредственного опыта. На языке барханов и верблюжьей колючки не передать аромат цветов и вкус яблок! Современные люди верят выдуманным мифам о несравненно лучшей жизни сейчас, чем в любые периоды минувших веков. В общем, барханы и пески понятнее и реальнее, чем никогда не виданные благоухающие сады.

Мы же здесь просто показали, что Древний Мир – это не выдумки, и что живое из человека сразу не вытравить никаким воспитанием и дрессировкой. До сих пор в людях столько живого и великолепного, что внимательный взгляд обнаружит, что они, люди, могли быть созданы только для великих деяний и некогда принадлежали к племени великих разумных существ.

Мы показали, что даже в сохранившихся памятниках культуры и документах, при внимательном подходе, можно явственно увидеть этот процесс деградации людей на фоне растущего, как компенсация утрачиваемого естественного величия Разума, технического прогресса. Поэтому мы и обратились к такой знаменательной вехе в истории культуры, как творчество Франсуа Рабле и народно-карнавальная традиция, как часть измененного наследия Древнего Мира.

Мы не оговорились. В т.н. «средние века» мы уже имеем дело с измененным наследием Древнего Мира, а не с первозданным. Первозданное наследие Древнего Мира не могло не измениться в «военно-полевых условиях» темных веков раздора и насилия, разложения и деградации человеческого. Но даже в этой измененной карнавальной культуре столько живого, что просто дух захватывает от воображения того, что же имели наши божественные предки, жившие в Древнем Мире (или «золотом веке»)!

В силу все большего отрыва от естества Природы, люди «нового времени» перестали понимать и принимать свой материально-телесный низ, как отказ от «срама», с одной стороны. С другой, Природа организма требовала своего, но люди, оторванные от Природы, не справлялись с требованиями естества, и все у них оборачивалось развратом и непристойностью. Так непристойное и пошлое постепенно стало «срамом». Так божественное постепенно стало порнографией. А начало этому было положено уже после Франсуа Рабле.

«…Непристойность, занимающая такое громадное место на страницах Рабле, для Лабрюйера и его современников звучит совершенно иначе, чем она звучала в эпоху Рабле. Порвались ее связи с существенными сторонами бытия и мировоззрения, с органически единой системой народно-праздничных карнавальных образов. Непристойность стала узкосексуальной, изолированной, частно-бытовой непристойностью. Она оказалась без места в новой официальной системе мировоззрения и образов. Такие же изменения претерпели и все остальные элементы народно-площадной комики. Все они оторвались от несущего их целого – амбивалентного материально-телесного низа – и потому утратили свой подлинный смысл…» (М.Бахтин).

Можете себе представить, ЧТО нужно забыть и ЧТО утратить, ЧТО должно случиться с головой, чтобы естественные и здоровые вещи продолжения и обновления жизни воспринимать как непристойность?!

А ведь еще сам Франсуа Рабле писал:

«…в книге моей вы обнаружите совсем особый дух и некое, доступное лишь избранным учение, которое откроет вам величайшие таинства и страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно как политики и домоводства…»

Вот так-то. Можете представить, насколько далеко отошли от естества уже в XVIII веке, если о творчестве Франсуа Рабле тогда сказали следующее:

«…Рабле в своей экстравагантной и непонятной книге развивает крайнюю веселость и чрезмерную грубость; он расточает эрудицию, грязь и скуку; хороший рассказ в две страницы покупается ценою целого тома глупостей. Есть несколько людей с причудливым вкусом, которые притязают на понимание и оценку всех сторон его творчества, но вся остальная нация смеется над шутками Рабле и презирает его книгу. Его прославляют как первого из шутов и сожалеют, что человек с таким умом так недостойно им воспользовался. Это – пьяный философ, который пишет только во время опьянения…»

И сказал так не кто-нибудь, а сам Вольтер! Так что же можно ожидать после этого от XIX-XX веков, еще дальше отошедших в сторону от той еще живой эпохи?! Что уж тут говорить, когда настолько люди становятся «серьезными»! Серьезность была всегда, но она имела разные формы, от приемлемых для человеческой натуры до несуразных. Насколько это далеко от понимания и высокой оценки современников Франсуа Рабле, можно выразить следующим высказыванием современника Рабле: «…он так играл и людьми, и небесными богами, что ни люди, ни боги не кажутся оскорбленными этой игрой…» (Этьен Пакье).

Вот вам и видимое отличие между восприятием одного и того же в разные периоды истории: восприятием Этьена Пакье (век Ф.Рабле) и восприятием Вольтера (следующий век). Это не просто субъективность отдельных личностей, а типичные для своего времени миропонимания.

Эпоха Франсуа Рабле – это как некий рубеж между живой Древностью и мертвым технологизмом современности. Подумайте сами, если современные люди с трудом понимают, что же изображает Франсуа Рабле, относительно близкий к нам, людям ХХ века, по интеллекту человек, то как же и какими мыслительными ресурсами мы можем понимать великую Природу и великий Дух Древнего Мира?! Не поэтому ли Древний Мир оказывается от нас дальше, чем даже эпоха Возрождения. И поэтому не узнается нами нашим неподготовленным восприятием. … ... …

(фрагмент книги: Властелин времени-3: Мифы мертвого царства. – РИТМ, 2005.)

P.S. Всю книгу в формате PDF можно заказать http://zovu.ru/index.php?dn=info&pa=forma_zakaz

Публикация в эл.журнале "ЗОВУ РИТМ", сентябрь 2015.