· Банные истории:
Из переписки с читателями:
«День добрый! Пожалуй, попытаюсь передать ощущения одного из самых запомнившихся дней детства…» - пишет нам Александр Минаев.
Публикуя этот материал, мы ожидаем, что и другие читатели примут участие в описании свидетельств очевидцев нашей недавней истории.
А начиная «банную тему», мы вовсе не стремимся к тому, чтобы повторить недавнее, типа: «у нас традиция такая, каждый год перед…» Хотя почему бы и нет, если уж этот фильм настолько знаковым и любимым, раз уж снято продолжение. Может быть, мы снимем третий!? Кто знает, как все будет складываться?
А еще БАНЯ у нас ассоциируется с процессом очищения, со своего рода чистилищем. Через суровый опыт жизни, реальный опыт.
И, пожалуй, начнем мы эту тему с Маяковского.
От редакции
«БАНЯ» ВЛАДИМИРА МАЯКОВСКОГО
Действие пьесы происходит в СССР 1930 года. И закручивается оно вокруг изобретения машины времени. Во время ее испытания «материализуется» письмо, написанное «пятьдесят лет тому вперед». В письме сообщается, что к ним прибывает посланец из будущего.
Советский чиновник Победоносиков собирается на отдых, прихватив под видом стенографистки с собой Мезальянсову. А его жена Поля, которую он считает ниже себя, поднявшегося по «умственной, социальной и квартирной лестнице», хочет ехать с ним. Он ей отказывает.
К квартире Победоносикова изобретатель Чудаков и приносит машину времени, которая взрывается огнем фейерверка. На её месте возникает Фосфорическая женщина - делегатка из 2030г. Она прислана для того, чтобы отобрать лучших представителей «прошлого» для переброски в коммунистический век.
Фосфорическая женщина предлагает всем готовиться к переброске в будущее, объясняя, что будущее примет всех, у кого найдется хотя бы одна черта, роднящая его с коллективом коммуны, типа радости работать, жажды жертвовать, неутомимости изобретать и т.п. Но есть предупреждение: летящее время сметет и срежет «балласт, отягченный хламом, балласт опустошенных неверием».
Поля рассказывает Фосфорической женщине, что её муж предпочитает ей других. Победоносиков обеспокоен тем, чтобы Поля «не вынесла сор из избы». Он заявляет Фосфорической женщине, что собирается в будущее исключительно по просьбе коллектива, и предлагает ей предоставить ему в будущем должность, соответствующую его теперешнему положению. Тут же он замечает, что все прочие здесь - гораздо менее достойные люди, чем он сам: Велосипедкин курит, Чудаков пьет, Поля – мещанка... «Зато работают», - возражает Фосфорическая женщина.
Идут последние приготовления к отправке в будущее. Звучит Марш времени с рефреном «Вперед, время! Время, вперед!» И вот заключительная сцена. Под звуки марша выходят пассажиры. Появляется рабочий, толкающий вагонетку с вещами Победоносикова и Мезальянсовой. Победоносиков объясняет, что в багаже - циркуляры, литеры, копии, тезисы, выписки и прочие документы, которые ему необходимы в будущем.
Победоносиков начинает торжественную речь, посвященную «изобретению в его аппарате аппарата времени», но Чудаков подкручивает его, и Победоносиков, продолжая жестикулировать, становится неслышным. То же происходит и с Оптимистенко…
Наконец, Фосфорическая женщина командует: «Раз, два, три!» - раздается бенгальский взрыв, затем - темнота. На сцене - Победоносиков, Оптимистенко, Бельведонский, Мезальянсова, Понт Кич, «скинутые и раскиданные чертовым колесом времени».
В будущее отправляются не те, кто сам считает себя непременно достойным его. В будущее попадают реально его достойные!
Пресс-центр ЗоВУ. 2010.
БАННЫЙ ДЕНЬ
Был четверг (я это проверил сейчас, на всякий случай, по компьютерному календарю). В семье традиционно это был банный день. Мне было 5 лет и 4 месяца. Баню я любил до восторга, аж пятки зудели!
Мама отпросилась (как обычно по четвергам) на час с работы, да ещё отработала без обеда, поэтому пришла домой уже часа в 2 пополудни. Даже чуточку раньше. Работала она в Санитарном институте через дорогу от нашего дома. Сразу взялась наполнять банными принадлежностями сумки, а меня, чтобы не мешался, отправила на улицу. Я, донельзя довольный тем, что всё идёт, как надо и как хочется, охотно вышел.
День был ярким, солнечным. И на удивление тёплым. Всё-таки у нас, в Сибири, март, а особенно его начало, ещё зимний месяц. Но тогда снег под солнечными лучами подёрнулся ледяной коркой, которая искрилась и чуть слышно радостно звенела, вызывая радужное настроение. Воздух наполнял запах талости, и душу подмывало желание подпрыгнуть и взлететь над всем этим чудесным просыпающемся ото сна миром.
Но я просто стоял. И озирался, вдыхая, впитывая этот мир, этот прекрасный день.
Слева от меня по улице ехала одинокая легковая машина. Чёрная, с белым блестящим радиатором. Не доезжая до меня метров сто, она вдруг остановилась. Из неё вышел человек в чёрной бурке с серым каракулевым воротником, встал прямо, будто по стойке «Смирно» – и машина загудела. Зачем? Она же стояла! Она ж ни на кого не наезжала. И тут, будто вторя машине, протяжно зазвучал вдали гудок Жиркомбината; не очень далеко тоненько загудела Картфабрика; пронзительно заверещала сирена на Ипподроме, близко басовито загудел 2-й завод, тревожно взвыли сирены на школе и на Кузбассгипрошахте…(Вся ребятня нашей улицы знала голоса гудков всех предприятий в округе; гудели-то они четыре раза в день – утром на работу, днём – на обед, с обеда, вечером – конец работы) Воздух пух и множился тревожным разноголосым гулом… Ехавший по дороге грузовик тоже вдруг остановился и протяжно забибикал.
Я ничего не понимал и недоумённо таращился вокруг. И вдруг весь воздух посинел – весь мир стал синим-синим – и синева эта стала густеть... И стало так страшно, что я опрометью бросился домой.
Распахнув дверь, я увидел ещё более страшную картину. Навалившись на стену, на которой висело чёрное круглое радио, стояла и в голос, обливаясь крупными слезами, плакала мама. Я бросился к ней, прижался. И она сквозь плач еле выговорила:
- Сыночек… а-а-а!.. Сталин… а-а-а!.. умер!
Я тоже заплакал. Но не по Сталину. Хотя я уже знал, кто это. Просто мне было жалко маму, и ещё я понял, что баня на сегодня накрылась.
Александр МИНАЕВ (г.Новосибирск, 23.12.2009)